Начиная с описания того времени, к которому мы наконец подошли, эти 

мемуары будут разделены на две совершенно самостоятельные части: содержание 

первой составит история жизни Виктора Амедея вплоть до его кончины, наступившей 

в прошлом году; все подробности событий тех лет стали доподлинно известны мне от 

моего сына, зятя и двух-трех надежных друзей, в том числе от знаменитого немого 

и дона Габриеля, которые тогда были еще живы.

С этого мы и начнем наш рассказ. Затем, если у меня достанет смелости, я 

приподниму густую вуаль, скрывающую немало тайн испанского двора, куда явилась 

царствовать сначала одна из дочерей Месье, а затем - дочь Виктора Амедея.

Мне довелось узнать то, что, уверяю вас, мало кому известно, и, если 

Всевышний продлит мои дни, я пролью яркий свет на этот период истории.

Вернемся же в Савойю. После своего бегства я по-прежнему оставалась в 

курсе происходивших там событий - мои друзья сообщали мне обо всем.

В обширной корреспонденции, которую я сохранила, чуть ли не день за днем 

было описано все, что происходило при савойском дворе: меня оповещали о делах и 

переживаниях принца, обычно не скрывавшего своих чувств, если, конечно, они не 

касались политики, ибо в делах государства он был особенно скрытен.

О моем похищении герцог узнал во время смотра отрядов ополчения, 

сформированных на средства горожан, в тот самый час, когда его приветствовали 

возгласами, исполненными преданности и восторга.

Один из офицеров подошел к нему и сообщил эту новость. Герцог чуть не 

закричал от досады, но тут же овладел собой: государь возобладал в нем над 

человеком.

Он продолжил смотр, обратившись к ополчению с обычным своим красноречием, но, исполнив свой долг и вернувшись в палатку, впал в ту дикую ярость, приступам которой был подвержен всегда, а с годами все больше. Он даже не стал выслушивать подробный рассказ о моем бегстве, терзаясь лишь тем, что я безусловно уже принадлежу его сопернику, а бросился в деревню, откуда меня увезли, и стал расспрашивать хозяина гостиницы, но ничего от него не узнал; тогда он потребовал, чтобы ему показали комнату, где я останавливалась, и весь постоялый 

двор, и после этого дал волю своему безумному отчаянию.